Современные аналитики, пишущие о про-
блемах реформирования Российской армии,
достаточно единодушны в своих критических
оценках как замысла реформ, так и их хода и
первичных результатов1. Методология такой
критики универсальна: современные процессы,
идущие в сфере военной политики, их результа-
ты сопоставляются с тем, что было в советское
время. Советский опыт формирования воинской
культуры, идеологических мотиваций, подготов-
ки офицерских кадров и воспитательной работы
с сержантским и рядовым составом в этой связи
приобретает очертания эталона. Нельзя сказать,
что нынешние критики военной реформы идеа-
лизируют советский опыт. Скорее, они берут его
в качестве некоей условной твердой точки отсче-
та, от которой удобно двигаться в представлении
читателю процессов и результатов разрушения
всей системы военной политики. Значит, чтобы
понять, насколько основательна современная
критика военных реформ, надо как минимум по-
нять, насколько прочным является то основание,
от которого она отталкивается, насколько полно
(по структуре и по содержанию) мы сегодня
представляем себе то, что можем назвать «совет-
ским опытом военной политики».
Начнем с того, что в выяснении нуждается
само определение этого опыта как опыта поли-
тического. По крайней мере, не в объективном
его состоянии (объективно нет сомнений в нали-
чии в советское время последовательной воен-
ной политики), а в том виде, в каком он обычно
предстает перед нами в разного рода научных и
публицистических текстах, печатных и электрон-
ных. Тех, которые для современного аналитика
как раз и являются той «точкой отсчета», о ко-
торой упоминалось выше. Тут обнаруживается,
что, в сущности, этот самый советский опыт мы
представляем достаточно неоднородно, неурав-
новешенно в отношении разных его элементов.
Один уровень такой неоднородности связан
с тем, как в исследованиях разных периодов в
формировании советского опыта военной поли-
тики складывается баланс исследовательского
внимания к институциональным и процедурным
моментам военного строительства и к идеологи-
ческому наполнению этих институтов и проце-
дур. Для анализа удобно будет взять материалы,
представленные на различных интернет-сайтах.
По самой насыщенности выборки, сделанной
поисковой системой, можно судить о том, как
распределяется этот баланс. Выборка дает абсо-
лютно доминирующий массив научных, публи-цистических и учебных (разного рода куски из
учебников по новой и новейшей истории Рос-
сии) текстов, детализирующих и обобщающих
опыт советского военного строительства между
двумя мировыми войнами. В них полноценно
представлена фактическая сторона военной по-
литики, разные ее измерения (от идеологиче-
ского до кадрового2), включая идеологию стро-
ительства Рабоче-крестьянской Красной армии
на классовых принципах, не виданных ранее.
Наряду с этим хорошо представлена аналитика,
прослежены причинно-следственные связи раз-
ных процессов, выделены ключевые факторы,
направившие военную политику в определенное
русло теории и практики3.
Этого нельзя сказать о тех исследованиях,
которые представляют состояние военной поли-
тики после Второй мировой войны и вплоть до
80-х гг. прошлого столетия. В них акцент заметно
смещен на характеристику фактической стороны
процесса, на выявление структуры и форм вос-
питательной, кадровой работы4. Наличие смыс-
ла и целей такой работы констатируется, иногда
даже сжато определяется, но без расшифровки.
Вот как, например, один из современных
интернет-ресурсов характеризует советский
опыт в разделе «Советская армия: система вос-
питательной работы». Сжато процитируем этот
документ: «Воспитательная работа в Вооружен-
ных Силах СССР – составная часть всей идеоло-
гической работы КПСС, деятельности военных
советов, командиров, политорганов, партийных
и комсомольских организаций, направленная на
формирование у советских воинов марксистско-
ленинского мировоззрения, воспитание комму-
нистической сознательности, морально-полити-
ческой и психологической стойкости и высоких
боевых качеств, необходимых для вооруженной
защиты социалистического Отечества. <…> Вос-
питательная работа в С. А. опирается на научную
разработку ленинского теоретического наследия
<…> исследования новых процессов и явлений в
жизни Советских Вооруженных Сил, в развитии
военно-политической ситуации в современном
мире. Воспитание воинов армии и флота, слу-
жащих С. А. и членов их семей осуществляет-
ся в процессе пропагандистской, агитационно-
массовой и культурно-просветительной работы.
<…> Политические занятия – основная форма
политической подготовки солдат, матросов,
сержантов и старшин. <…> Их содержанием
являются ленинские идеи о защите социалисти-
ческого Отечества, решения КПСС в области
внутренней и внешней политики, героические
традиции и современные задачи Советских Во-
оруженных Сил. <...> Марксистско-ленинская
подготовка офицерского состава предусматри-
вает изучение всех составных частей марксист-
ско-ленинской теории, деятельности КПСС по
укреплению экономического, политического и
оборонного могущества Советского Союза. <…>
Агитационно-массовая работа в С. А. служит це-
лям политического воспитания личного состава,
мобилизации воинов на образцовое выполнение
требований КПСС и Советского правительства,
военной присяги и уставов Вооруженных Сил.
Эту работу в войсках ведут командиры, политра-
ботники, партийные и комсомольские организа-
ции, а также специально назначаемые агитаторы.
В культурно-просветительной работе ведущую
роль играют солдатские и матросские клубы,
Дома офицеров, окружные и флотские театры,
ансамбли песни и пляски, библиотеки» 5.
Заметно, что в данном случае подробно
характеризуются именно формы работы, тогда
как содержательная сторона постоянно скрыта
за формальными отсылками к «ленинскому те-
оретическому наследию» и «составным частям
марксистско-ленинской теории».
А вот как характеризуется кадровая сторона
советской военной политики второй половины
XX столетия: «Не все офицеры получали профес-
сиональное образование в военных училищах. В
войсках всегда был большой процент офицеров-
двухгодичников, так называемых “пиджаков”,
– выпускников гражданских ВУЗов, прошедших
подготовку на военных кафедрах своих институ-
тов и университетов. <…> Офицерскую карьеру
молодой человек начинал с поступления в одно
из 140 военных училищ. Офицерский корпус со-
ставлял 15% от численности вооруженных сил
– больше, чем в армиях НАТО. Роль младших
офицеров в войсках сходна с той, которую в ар-
миях НАТО играют сержанты. Другой фактор,
влияющий на численность офицерского корпуса
– большое количество замполитов. <…> Рекруты
для военных училищ черпались из трех источни-
ков: сержанты срочной службы, пожелавшие про-
должить военную карьеру в качестве офицеров;
суворовские и нахимовские училища; выпускни-
ки средних общеобразовательных школ. Верхний
предел по возрасту для поступающих в военные
училища был ограничен 23 годами. Кандидаты в
курсанты в обязательном порядке сдавали всту-
пительные экзамены, близкие по содержанию
вступительным экзаменам в гражданские вузы,
и дополнительно проходили физический отбор.
В офицерском корпусе Советской Армии преоб-
ладали русские – 85%. Другой путь в военные
вузы лежал через клубы ДОСААФ. В первую
очередь в ДОСААФ готовили юношей к посту-
плению в высшее военно-десантное училище и
летные вузы ВВС. <…> Советские военные вузы
были гораздо более специализированными по
сравнению с военными академиями Запада. Так,
в США имеется единственная военная академия
Вест-Пойнт, которая готовит офицеров для всех
родов войск. В СССР свои вузы имел каждый род
войск, причем по несколько: восемь высших тан-
ковых училищ, семь артиллерийских и т. д. <…>
Военные училища подразделялись на три кате-
гории. Военно-технические училища со срокомобучения три года готовили офицеров низшего
звена для инженерно-технических служб. Одно
время таких училищ насчитывалось 70%, но за-
тем большинство из них повысили в статусе до
вузов. <…> “Карьерных” офицеров готовили ко-
мандные (78 училищ) и инженерные (26) высшие
военные училища. Срок обучения в таких учили-
щах составлял четыре года. 60% учебных часов
отводилось на изучение военных предметов, 30%
– на академические науки – физику, математику и
т.д., 10% – политические занятия. Срок обучения
курсантов инженерных училищ – пять лет, здесь
больше времени, чем в командных, отводилось
изучению технических дисциплин. Каждый род
войск готовил кадры в собственных командных и
инженерных училищах. Так, в танковых войсках
имелось восемь командных и одно инженерное
высшее военное училище. <…> Советские офи-
церы проходили службу на командных и штаб-
ных должностях, причем чаще всего командная и
штабная линия не пересекались. Перспективные
офицеры-карьеристы поступали в военные ака-
демии. В структуре министерства обороны име-
лось примерно 20 военных академий. Академии
делились на три типа: командные, инженерные и
смешанные – командно-инженерные. Наиболее
престижной считалась Военная Академия Гене-
рального Штаба имени маршала Ворошилова.
Академия Генштаба практически открывала вы-
пускнику дорогу к любой должности в вооружен-
ных силах. Срок обучения в академии составлял
от трех до пяти лет. <…> Служба офицером в ар-
мии была не только престижной (это действитель-
но так было), но и выгодной. Лейтенант, только
окончивший военное училище, получал в месяц
220 рублей и имел массу льгот. Молодой специа-
лист после окончания гражданского вуза получал
в месяц 120 рублей, а льгот у него не было совсем.
При этом уровень общетехнической подготовки в
среднем военном вузе практически не отличался
от уровня подготовки в политехническом инсти-
туте среднего пошиба. Офицерская пенсия была
много больше гражданской, на пенсию офицеры
могли выйти после 25-летней выслуги, в то вре-
мя как гражданский специалист мужского пола
был обречен Конституцией пахать до 60 лет вне
зависимости от трудового стажа. Отрицательны-
ми моментами в офицерской карьере являлись
частые смены гарнизонов и зачастую удаленность
гарнизонов от цивилизованных мест. Так, базы
РВСН размещались в самых глухих углах Совет-
ского Союза. <…> В целом же карьера офицера
Советской Армии не сильно отличалась от карье-
ры офицера любой западной армии. Регулярно
проводились аттестации офицерского состава,
успешное прохождение аттестации позволяло
рассчитывать на преодоление очередной ступень-
ки в карьере. Карьера советского офицера в какой-
то степени получалась более формализованной,
чем, к примеру, офицера армии США. Как уже
говорилось, штабная и командная линии редко
пересекались. Командир полка, ставший началь-
ником штаба дивизии – исключение, а не правило.
В армии США, наоборот, практиковалось чередо-
вание на протяжении одной карьеры командных
и штабных должностей. При желании офицеры
Советской Армии могли служить гораздо дольше,
чем офицеры армий Запада. Предельный возраст
для лейтенанта устанавливался в 40 лет, для май-
ора – в 50»6.
Из этой пространной и подробной, в целом
достоверной характеристики военной кадровой
политики советского времени можно понять,
что политика эта была со всей очевидностью на-
правлена на экономию «народных денег», фор-
мирование советской военной корпорации и на
определенную синхронизацию с функциони-
рованием образовательной системы СССР. Но
сделать выводы относительно того, насколько
именно такая конфигурация кадровой политики
соответствовала идеологии военной политики в
целом, на основании приведенного текста невоз-
можно. Это соответствие только можно подраз-
умевать на том основании, что данная система
довольно долгое время функционировала в усло-
виях господства советской идеологии. Собствен-
но, такое предположение – это все, что мы мо-
жем использовать в качестве аргумента в пользу
утверждения о целостности советской системы
политико-воспитательной и кадровой работы,
когда пытаемся сделать эту систему «точкой от-
счета» в критическом анализе современной во-
енной политики.
Получается, что мы отталкиваемся в оцен-
ках советской системы от фрагментированных
представлений о прежнем опыте, и сама крити-
ка современности в этих условиях, естественно,
приобретает фрагментированный и недостаточ-
но убедительный характер, раз речь идет о жела-
тельности возвращения от современной военной
политики к политике советской.
Откуда такое невнимание к сбалансирован-
ности характеристик военной политики в ее ор-
ганизационном и идеологическом измерениях?
Возможно, это происходит потому, что период
после Второй мировой войны – время стаби-
лизации советской социально-политической
системы, особенно ее идеологической основы.
Поиск соединения идеологических основ воен-
ной политики с идеологией коммунистического
строительства, который активно шел в 20-30-е
гг. и определял своеобразие и ценность опыта
военной политики этого периода для научного
изучения, закончился7. Были найдены техноло-
гии военного воспитания и образования, расста-
новки профессиональных кадров, соотнесены с
техническими вопросами. За счет этого вопро-
сы теории и идеологии военного строительства
как предмет исследования отошли на второй
план (существенных изменений в идеологии
не ожидалось), а на первый вышли именно ор-
ганизационные моменты. Эту ситуацию мож-но объяснить, но совершенно очевидно, что мы
сегодня не можем апеллировать к этим текстам,
содержащим, безусловно, ценную информацию
о прошлом опыте советских военных реформ, в
качестве той «точки отсчета», которая позволяет
нам полноценно представить себе, что в совре-
менной армии надо менять, а что нет. И, главное,
неоднородность характеристик советского опы-
та не дает нам возможности четко аргументиро-
вать на уровне идеологии реформирования, что
и почему в жизни вооруженных сил надо менять.
Возможно, это происходит потому, что дис-
куссии по идеологическим сюжетам, всегда мало
привлекательные для специалистов по военной
проблематике, в современных условиях, в усло-
виях идеологического плюрализма и неопреде-
ленности того, на какую идеологию или «наци-
ональную идею» сориентирована современная
российская политика в целом, в принципе теря-
ют смысл. Здесь можно говорить о невостребо-
ванности знаний о советском опыте идеологиче-
ской составляющей военной политики в силу ее
неактуализируемости современными правовыми
условиями российской политической жизни. И
здесь обнаруживает себя второй, так сказать,
уровень неоднородности современных представ-
лений о советском опыте. Это неоднородность,
связанная с отсутствием сегодня четкого ответа
на вопрос, как соотносятся между собой раз-
ные потенциально возможные идеологические
основания современного реформирования Рос-
сийской армии: консервативные, либеральные,
демократические? Если мы говорим о необхо-
димости преемственности форм и методов вос-
питательной и кадровой работы, настаиваем на
необходимости отталкиваться в этом деле от со-
ветского опыта, то логично было бы ориентиро-
ваться на социалистическую, в крайнем случае –
социал-демократическую идеологию. Советская
идеология была структурно едина и целостна по
смыслу. Сегодня имеет место конкуренция раз-
личных идеологий, и эта ситуация закреплена
действующей Конституцией РФ.
Возможно, поэтому популярностью среди
исследователей пользуется идея «идеологиче-
ского синтеза». Иначе говоря, идея, что новая
военная идеология должна вобрать в себя все
лучшее, что есть во всех известных политиче-
ских идеологиях. Получается довольно спец-
ифическое идейное образование. «Современные
тенденции демократизации армии и развития
Вооруженных сил Российской Федерации, – пи-
шет, например, один из современных авторитет-
ных специалистов, – проявляются в приоритете
защиты законных прав и свобод военнослужа-
щего, обеспечения в армии гражданского равен-
ства и социальной справедливости, системной и
всесторонней социальной защиты военнослужа-
щего, стимулирования боевой и общественной
активности воина, развитие его творческой ини-
циативы и возможностей влиять на выработку
управленческих решений, в целом субъектности
в рамках функционирования и развития инсти-
тута армии»8. Далее автор поясняет, каково то
идеологическое основание, на котором должна
произрасти эта новая модель военной политики,
не знающая аналогов в советском и тем более до-
советском опыте. В основе, по мнению автора,
обязан лежать идеологический синтез. На него
же должна быть ориентирована и исследователь-
ская мысль: «В рассмотрении структуры лич-
ности военнослужащего на основе синтеза тео-
ретико-методологических подходов марксизма,
индивидоцентристских теорий, психоанализа,
современной отечественной социологии, пси-
хологии и педагогики, в частности диспозици-
онной теории В. А. Ядова, В. И. Шерпаев (спе-
циалист, с мнением которого автор полностью
солидаризируется, – О. Л.) выстраивает ком-
плексную ценностно-диспозиционную модель
личности военнослужащего…»9. Как соединить
такие противоположные друг другу идеологиче-
ские основания в одну органически целостную
идеологию военной политики – автор оставляет
возможность читателю строить догадки.
Если исходить из того, как сами нынешние
сторонники либерализации идеологии и практи-
ки советской военной политики характеризуют
ее дух и смысл, то сама идея «синтеза» выглядит
абсурдной. Вот, например, довольно типичная ха-
рактеристика: «Все, связанное с военными реали-
ями, в Советском Союзе было романтизировано.
Красные кавалеристы, Чапаев, Щорс, Буденный
и Павка Корчагин – реальные участники Граж-
данской войны и героические литературные пер-
сонажи – были кумирами нескольких поколений.
Образы героев Великой Отечественной войны –
Зои Космодемьянской, Александра Матросова,
“молодогвардейцев”, пожертвовавших жизнью
ради победы, вдохновляли на подвиги не только
в военное, но и в мирное время. Жертвенность во
имя Родины, народа, вождей Коммунистической
партии была в ряду главных добродетелей со-
ветского человека. Любовь к социалистическому
Отечеству тесно связывалась с ненавистью к его
“врагам”. Народ и армия представлялись еди-
ным целым»10. Такая характеристика наводит на
мысль, что гораздо более органичной советскому
идеологическому и практически-политическому
опыту была бы, скажем, консервативная идео-
логия современной военной политики, а не по-
пытки создания идейного конгломерата, выдава-
емые за стратегию идеологического синтеза. Но
тут другая проблема: как такая консервативность
впишется в общий идеологический контекст со-
временной модернизации, который является по
преимуществу либеральным? Исследователи на-
ходят из этой ситуации специфический выход.
Формируется то, что можно назвать «патриоти-
ческим дискурсом» обсуждения широкого круга
проблем военной политики, в который могут быть
интегрированы в равной степени как консерва-тивные, так и либеральные, и социалистические
идеи и ценности.
Идеология политики, военной в том числе,
это, прежде всего, заявление о смысле и целях,
оптимальном современном состоянии и перспек-
тивах развития вооруженных сил. Этот смысл и
эти цели образуются из совокупности не только
внутренних, но и внешних условий, из опреде-
ленности стратегий внутренней модернизации и
стратегий изменения геополитического статуса
страны. Пока такой внутренней и внешней опре-
деленности нет, полноценная идеология военно-
го строительства неизбежно будет подменяться
экспериментированием с разными синтетиче-
скими патриотическими дискурсами, на основа-
нии которых трудно сделать основательные за-
ключения о том, чего хотят от вооруженных сил
государство и общество.
Возможно, ценность того теоретического
опыта, который был накоплен в послевоенную
советскую эпоху, как раз в том и заключается,
что он дает нам некоторое представление о том,
насколько в целом продуктивны попытки выра-
ботать идеологию военной политики в условиях,
когда не определена идеология политического
развития страны в целом. Этот опыт подсказы-
вает, что здесь трудно ожидать чудесного по-
явления «системы». Скорее, следует ожидать
длительного существования того, что мы имеем
сегодня: безрезультатной конкуренции разных
по идеологической направленности «патриоти-
ческих» дискурсов исследователей, пишущих о
настоящем российской военной политики, при-
чинах тупикового характера нынешних дискус-
сий о военной реформе. Спорить можно до тех
пор, пока не приобретет четкость идеологиче-
ская основа современной военной политики и не
будут определены критерии и формы работы с
военными кадрами в зависимости от идеологи-
ческой оценки ситуации в России как стабиль-
ной, нестабильной, рисковой, критической в по-
литическом отношении или какой-то другой.